Магалы и голуби

Дербент в Дагестане — один из древнейших городов мира и самый южный город России. В нём живут люди самых разных национальностей и вероисповеданий. Почти 30% из них — азербайджанцы. Предками современных азербайджанцев, проживающих в Дербенте, были тюрки-огузы, которые попали сюда ещё в VII–IX веках нашей эры во времена Арабского халифата. Сейчас большинство дербентских азербайджанцев живут в исторической части города — в магалах. Мадина Гаджиева сходила к ним в гости, и жители магалов рассказали ей о своей жизни, религии и традициях.

Азербайджанцы Дербента — шииты, в отличие от большинства мусульман Дагестана, исповедующих ислам суннитского направления. До вхождения в состав России в начале XIX века Дербент был частью Персидской империи. Ко времени русского завоевания Дербент представлял собой город, где по большей части жили персияне — так российские дипломаты называли тюрков-шиитов, говоривших на огузском языке, предков нынешних азербайджанцев.

В конце 1930-х годов XX века советская власть решила объединить тюркоязычное население Дербента, назвав их «дагестанскими азербайджанцами». Началось укрепление границы, а из Дербента стали выселять иностранцев, в том числе иранцев, приезжавших на заработки. Те, кто успел получить российское гражданство и завести семьи, остались в Дербенте. Но связь с Ираном не прерывалась: люди добирались в паломничества и к родственникам нелегальным путём через туркменскую границу.

Религия всегда была важна для азербайджано-шиитской общины Дербента. Кроме общепринятых у мусульман обрядов (намаз, пост, хадж), у шиитов есть свои праздники, церемонии, обряды. Во времена СССР, когда религия была под запретом, обряды в Дербенте соблюдались подпольно.

Дербент всегда казался мне загадочным и далёким городом. Не менее загадочными были и его коренные жители, азербайджанцы, со своими религиозными обрядами, праздниками и бытом. С каждым приездом в город мне хотелось лучше узнать, чем они отличаются от других народностей Дагестана. И наконец мне это удалось.

В советское время, когда мечеть была заброшена и в ней хотели открыть магазин, Сагид не позволил этому случиться. Он и его соседи на свои деньги несколько раз ремонтировали и саму мечеть, и пристройку к ней. Государство не помогало деньгами, но по просьбе Сагида городские власти провели воду, свет и газ.

В 2010 году Сагида официально назначили смотрителем мечети. Он живёт рядом, следит за её состоянием и, если нужно, проводит ремонт на деньги, которые собирает с людей. За эту работу Сагиду не платят, поэтому они с женой продают платки для прихожан, чай и специи. Люди приходят в мечеть молиться, раздавать милостыню. А ещё проводят в ней траурные мероприятия, на которых читают Коран и другие религиозные тексты.

Приставка «сеид» в имени Мертеибова означает, что он потомок пророка Мухаммада по линии его дочери Фатимы. Сеид-Хашим родился и вырос в Дербенте. Его родители были набожными мусульманами и с детства прививали сыну любовь к своей религии. В 1987 году он поступил в единственный в СССР мусульманский университет — медресе «Мири Араб» в Бухаре. Сеид-Хашим вспоминает, что был единственным шиитом среди студентов из Дагестана, все остальные были суннитами.

На второй год учёбы умер его дядя, имам Джума-мечети Дербента. Приезжая на каникулы, Сеид-Хашим начал выполнять работу имама, а когда закончил учёбу — стал им. Он читает проповеди во время пятничной молитвы, возглавляет праздничные намазы, заключает исламские браки, нарекает именем младенцев.

Санаим живёт в родовом доме рядом с воротами «Баят-капы», в квартале, который издавна населяли азербайджанцы-огузы. Он потомок племени Баят, субэтнической группы азербайджанцев и туркмен, поселившихся в Дербенте в XVI веке. Среди его предков были парикмахеры, музыканты, стихотворцы.

С детства Санаим наблюдал за тем, как отец работает парикмахером, и в восьмом классе решил пойти по его стопам: даже перевёлся на вечернее обучение, чтобы лучше освоить ремесло. Парикмахерская, в которой с 1969 года работал его отец, а позже и сам Санаим, находилась рядом с их домом.

В 2020 году владелец помещения захотел открыть вместо парикмахерской магазин, после чего у Санаима случился инсульт. Со временем мужчина смог восстановить способность двигаться, но полноценно работать ему сложно. Сейчас он стрижёт у себя во дворе и на дому неходячих пожилых людей и маленьких детей. Раз в месяц посещает больницы: стрижёт и бреет пациентов бесплатно, но если кто-то может заплатить, не отказывается.

Санаим работал в Москве и в других городах, но всегда возвращался в Дербент. «Хотел посвятить себя, своё парикмахерское искусство родному городу, народу», — говорит он.

Санаим пишет стихи, «подражая» Омару Хайяму, Низами Гянджеви и другим персидским и арабским поэтам. Вначале он писал о том, что пережил сам, но после того как стал соблюдать ислам, перешёл на религиозную тематику и перестал стричь женщин.

На кладбище Гусейнов взял в аренду небольшое помещение для оказания ритуальных услуг тем, у кого нет места, чтобы омыть тело усопшего. Обычно родственники сами проводят такие процедуры, мужчины омывают мужчин, женщины — женщин. Но при необходимости Загид помогает омыть тело, читает молитвы.

Хаджи-Загид родился и вырос в Дербенте. Его отец родом из Ирана. Он приехал в Дербент с братьями, поменял паспорт на российский и женился на местной азербайджанке. Отец Загида погиб в 1961 году, попав под поезд. В Иране у Загида есть родственники, он хотел с ними встретиться, когда поехал в паломничество к шиитским святым местам, но потерял лист с именами и адресами, который дал ему дядя.

С 1983 года Загид занимается разведением голубей. Как устроился работать на кладбище, сделал там голубятню. «Когда я вожусь с ними, смотрю на них, моя душа радуется», — говорит Загид. Каждый год на День Ашура во время официальных мероприятий он запускает голубей в небо. Во время обряда «алям-апаран» мужчины и женщины в разных помещениях читают мерсия — традиционные стихи на азербайджанском, арабском, персидском языках, повествующие о последних днях жизни имама Хусейна и о его сторонниках. Затем мужчины проносят траурное знамя (алямы) к Джума-мечети. Женщины загадывают желание на будущий год и повязывают к знамени платки: те, чьё желание исполнится, смогут проводить «алям-апаран» в следующем году.

Ильхаме восемь лет жила в Иране, где получала исламские религиозные знания. После переезда в Дербент с 2005 года преподавала чтение Корана на арабском языке, давала уроки фикха (мусульманского права). Она ведёт онлайн-уроки Корана и преподаёт персидский язык в здании медресе при Джума-мечети. Ильхаме рассказывает, что у неё есть мечта — открыть исламский детский сад, чтобы дети с малых лет знали о своей религии

Курбан родился и вырос в девятом магале Дербента. Родовой дом, в котором он живёт сейчас, построен вплотную к северной стене цитадели. Раньше дома строили так, чтобы при осаде города было легче защищаться от врагов.

— Когда мы были маленькие, мой отец любил, лежа на полу, рассказывать нам легенды и истории про Дербент. Когда уставал, то говорил: «Курбан, принеси стакан воды, а то в горле пересохло». Я приносил воду, и он продолжал свой рассказ, — вспоминает Курбан.

Рассказы отца побудили его изучать историю. В 1980 году после окончания школы Курбан поехал в Новочеркасск, хотел поступить в университет на исторический факультет. Но такой специальности тогда в городе не было, поэтому пришлось идти учиться в местный геологоразведочный техникум. После его окончания Курбан работал на буровых установках в разных городах России.

Через несколько лет он оставил эту работу и стал «свободным художником». Работал в разных газетах, увлёкся поэзией. Первое стихотворение — «Мои магалы» — Курбан написал в ноябре 1988 года. Оно стало неофициальным гимном Дербента.

Курбан продолжает заниматься писательской деятельностью: публикует стихи, исторические и публицистические монографии про Дербент. В последние годы он проводит экскурсии по историческим местам Дербента и рассказывает историю древнего города.

Сейран родился и вырос в самом сердце магалов, рядом с Джума-мечетью Дербента. Его отец работал завхозом в школе, но больше всего любил рисовать — карандашом или маслом. Сейран рисовал на уроках и после уроков, а в восьмом классе учительница русского языка и литературы организовала выставку с его рисунками.

— Я прихожу в школу, а там дети пальцем на меня показывают и говорят: твои рисунки выставили, — рассказывает Сейран.

Учителя предлагали отправить Сейрана на учёбу в художественную школу в Москву или Санкт-Петербург. Родители не захотели отпускать его так далеко. Позже Сейран поступил в художественную школу в Дербенте.

Он отслужил в армии, а когда вернулся в 2005-м домой, в течение года умерли его родители и несколько близких друзей. Мамедов говорит, что впал в депрессию и забросил рисование на 14 лет. Он вновь взял в руки кисть только в 2019 году, когда ему предложили нарисовать картину ко Дню Ашура. С тех пор Сейран продолжает писать картины. На его полотнах — пейзажи Дагестана и уютные улочки дербентских магалов.

— Искусство излечило меня от депрессии. Когда я пишу картину, уходит тревога и я чувствую себя счастливым, — говорит Сейран.

Вместе с другом он хочет открыть художественную школу для детей из бедных семей: «Всевышний пока не дал мне детей, поэтому я хочу работать именно с детьми, делиться с ними своими знаниями и опытом».

Родилась и выросла в девятом магале Дербента. Детство Валиды пришлось на советское время, когда религия была под запретом. Несмотря на это, люди скрытно молились, проводили религиозные обряды, в том числе и в Дербенте.

— Мой отец не молился, тогда это было немодно, но он нам рассказывал о нашей религии, знал историю имама Хусейна, пророка Мухаммада и его семьи, — говорит Валида.

Несмотря на официальный запрет религии, в Джума-мечети проводили обряды ко Дню Ашура. Их могли посещать только взрослые. У мечети в эти дни дежурили учителя: следили, чтобы школьники не прошли в мечеть.

— Нам было по 12–13 лет. Мы надевали каблуки, чтобы казаться выше, укутывались в чадру и вместе с бабушками проходили в мечеть, — вспоминает Валида. — Мы не понимали, о чём идёт речь, и не знали, почему люди плачут. Поэтому мы натирали слюнями глаза и лицо, чтобы люди думали, что мы тоже плачем.

Она начала «учиться религии» сама, стала читать Коран на арабском. На женских меджлисах (религиозных собраниях) она читала Коран и религиозные стихи, повествующие о жизни и смерти имама Хусейна. У Валиды красивый голос, поэтому звали её часто.

Пять лет назад её впервые попросили провести траурную церемонию. Ей не хотелось брать на себя такую ответственность, но, как говорит Валида, её «вынудили». После нескольких таких церемоний другие муллы-женщины её нарекли муллой.

Валида была в хадже — религиозном паломничестве в Мекку, посетила святые у мусульман-шиитов места в Ираке и Иране. Говорит, что мечтает ещё раз посетить эти места.

— Аллах говорит: ты мечтай, а я решу, каким путём тебя отправить. О чём бы я ни мечтала, Всевышний всегда давал мне это

До 1964 года на месте, где расположен сосновый бор, жители магалов держали огороды и сады. В 1965 году власти вернули городу эти земли для создания соснового бора. Отца Айваза назначили лесничим, и он вместе со своей семьёй начал сажать первые деревья.

С детства Айваз помогал отцу, в 1979 году устроился в лесничество рабочим. В 1982-м его отец скончался, и Айваз продолжил его работу — тоже стал лесничим. После женитьбы ему стала помогать его жена Латифа — она каждый день ходит с ним на работу. У супругов есть внук, он ещё учится в школе, но после окончания хочет продолжить дело деда.

Айгюн выросла в семье, где чтили и соблюдали традиции и обычаи. Её бабушка была набожной. Знала и соблюдала многие обряды, которые есть в культуре азербайджанцев.

— У нас по соседству жила девушка, которая переехала из села после замужества. Когда она забеременела, мои мама и бабушка каждый раз, когда мы ели, угощали её едой. Это продолжалось до момента, когда она перестала кормить ребёнка грудью, — вспоминает Айгюн. У азербайджанцев есть поверье, что если беременная или кормящая женщина почувствует запах еды и не поест, то у неё может родиться больной ребёнок или пропасть молоко.

Отец Айгюн очень любил музыку, красиво пел:

— У нас народ очень музыкальный, эмоциональный. Папа с утра будил нас не словами, а включал азербайджанскую народную музыку на полную громкость. Он говорил, что музыка — лучший способ проснуться с настроением. И так было не только у нас. На магалах всегда слышна была музыка.

Отец Айгюн хотел стать музыкантом, но не смог из-за семейных обстоятельств. Поэтому он решил воплотить свою мечту в детях: отправил учиться в музыкальную школу Айгюн и её брата.

— Особенно летом было тяжело. Все дети играют на улице, а тебе надо сидеть дома с Бетховеном и Бахом, — смеётся Айгюн.

Она окончила Бакинскую музыкальную академию, вернулась в Дербент и стала преподавать хоровое народное пение. Спустя время она захотела воплотить свою мечту стать актрисой и обратилась к директору азербайджанского драмтеатра.

С сентября прошлого года она работает актрисой-дублёром в театре. Она учит роли наравне с другими актрисами и в случае необходимости может заменять их на сцене.

Родился в многодетной семье в Дербенте. Его отец был парторгом, мать — учительницей. Юксель с раннего детства увлёкся голубями.

— Я носил в школу голубей в клетках, показывал детям строение крыла, запускал птиц в небо, — вспоминает Юксель.

Он говорит, что голуби побудили его самостоятельно изучать химию, биологию, астрономию и даже медицину. «Когда голубь болеет, надо же знать, чем он болеет, какое лекарство дать».

Юксель уже пять лет на пенсии. Разводит голубей на заднем дворе, проводит экскурсии по нетуристическим местам Дербента.

— Мой дядя был профессором, доктором исторических наук, и его наказ был мне, чтобы я изучал историю. Когда ко мне приезжали друзья и знакомые из других городов России, я всегда им показывал мой Дербент, — говорит Юксель.

Сейчас у мужчины 28 белых чернохвостых голубей. Иногда кого-то приходится продавать, потому что на одну пенсию содержать их тяжело: «Если денег останется на еду мне или голубям, я сам не поем, но куплю им зерна. Я чувствую себя счастливым, когда с ними вожусь».

Мехман переехал из Баку в Дербент вместе с семьёй только в начале этого года. Он родился в Дербенте в семье потомственного медника. Его деды и прапрадеды занимались этим ремеслом. После распада СССР семья уехала в Азербайджан, Мехман с братьями открыли там мастерские — делали и ремонтировали медную посуду. С 2018 года он несколько раз приезжал с братом в Дербент ремонтировать казаны и самовары в Джума-мечети — в городе не было лудильщиков.

— Я 27 лет не был в Дагестане, но он мне всегда был близок. Меня тянуло в город моего детства, поэтому я сюда переехал, — рассказывает Мехман.

Когда люди узнали, что в Дербенте появился такой мастер, стали приносить к нему свои старую медную посуду и кувшины. Мехман даёт каждой вещи вторую жизнь.