Расстрел в рассрочку

В начале июня глава справедливороссов Сергей Миронов уже не в первый раз предложил Владимиру Путину снять мораторий на смертную казнь, действующий в России с 1997 года. И хотя, согласно опросам последних лет, в обществе снижается число сторонников высшей меры наказания, всё чаще различные государственные деятели говорят о необходимости её вернуть. В 2025 году в российских онлайн-кинотеатрах состоялась премьера сериала «Аутсорс», события которого происходят в 1996 году. По сюжету сотрудники колонии на Камчатке организуют «бизнес» — продают право на убийство преступников родственникам их жертв. Точку в зловещем «аутсорсе» ставит указ президента о введении моратория на смертную казнь.

«Новая вкладка» публикует текст из ныне закрытого журнала «Итоги». Журналистка Маша Гессен незадолго до введения моратория поговорила с заключёнными, приговорёнными к высшей мере наказания, а также с сотрудниками колоний, судьями и депутатами — о том, имеет ли государство право отбирать у человека жизнь и почему пожизненное заключение во всех смыслах лучше смертной казни.

Опытный судья видит такие дела за версту. Жертв несколько, отягчающих обстоятельств полный набор. Придётся, значит, «лоб зелёнкой намазать», как выражаются судьи. Вынести смертный приговор. Есть судьи, которые делают это с удовольствием. Есть и такие, для которых нет ничего трагичнее.

Первые шесть лет работы в Псковском областном суде Вячеслав Суров успешно избегал таких дел. Потом, как он вспоминает, «окружающие стали замечать». Наконец в 1992 году судье Сурову пришлось взяться за рассмотрение дела, которое — это он определил сразу — должно было завершиться смертным приговором. Обвиняемый по фамилии Петров изнасиловал вместе с двумя приятелями двух женщин-сестёр и зарезал их. У них на глазах он вспорол живот их четырнадцатилетнему брату, который умер в ужасных мучениях. Все трое насильников были пьяны, что отягчало вину. На суде выяснилось, что Петров виновен ещё в одном убийстве.

«У меня дрожали руки и ноги, пока я читал приговор. После я вышел в совещательную комнату и выпил стакан водки, не закусывая, и не опьянел, хотя вообще я человек непьющий. Да, и запишите, — добавляет Вячеслав Суров. — Суд, с учётом общественной опасности, не мог не вынести смертный приговор».

Прошло два года, прежде чем дело Петрова дошло до Верховного суда, который оставил приговор в силе. Судья Суров был уверен, что Петров обречён: оставалась только Комиссия по вопросам помилования при президенте. Но в 1994 году пришёл указ президента.

«Я его помню дословно, потому что он был очень простой, — говорит Суров. — „Из соображений гуманности помиловать Петрова“. Я благодарен президенту за то, что он снял кровь с моих рук. И теперь мои руки чисты».

Из соображений гуманности

— Ну что это значит «из соображений гуманности»? — спрашивает один из сотрудников колонии особого режима в посёлке Лозьва на самом севере Свердловской области. Это одна из двух колоний в России, где содержатся люди, которым смертный приговор заменён пожизненным заключением. Пока, сидя в спецчасти, я читаю личные дела «пожизненников», тюремщики болтают.
— И так на каждой помиловке: «из соображений гуманности, из соображений гуманности!».

— А это просто штамп, — мудро отвечает заместитель начальника колонии по воспитательной части майор Владимир Пенкегов. — Как раньше были штампы, так и теперь.

Профессиональным тюремщикам действительно трудно понять, что это за новая категория заключённых. Во-первых, зачем их миловать? При встрече со мной начальник Управления исполнения наказаний Свердловской области Иван Жарков, не медля ни минуты, заявляет: «Моя личная позиция как человека, проработавшего 32 года в этой системе, — это что бандитов надо расстреливать. До суда. На месте. Человек, взявший в руки оружие, должен быть уничтожен».

Но если уж президенту с его комиссией взбрело в голову избавлять убийц от смерти, то какая же их ждёт жизнь? Пожизненное заключение в современной России выглядит примерно так: жизнь в камерах от одного до четырёх человек без какой бы то ни было работы, на прогулки выводят покамерно в малюсенький, зарешёченный со всех сторон (даже сверху) дворик. Длятся такие прогулки, как правило, меньше часа в день. В Лозьве заключённых выводят по нужде один раз в день, в пять часов утра. В колонии «Белое озеро» в Вологодской области пожизненникам не разрешены свидания. В Лозьве им положено два трёхдневных и четыре краткосрочных свидания в год, но из-за отдалённости колонии (она находится в тайге, в 780 километрах от Екатеринбурга) даже к тем заключённым, от которых не отказалась родня, практически никто не приезжает. Годами заключённый не видит никого, кроме своих сокамерников (если они есть), охранников и начальника отряда. Все больны, почти половина — туберкулёзом.

Практически во всех странах, где существует пожизненное заключение, оно носит условный характер, то есть заключённый может рассчитывать, что если будет вести себя хорошо, то по прошествии скольких-то лет он выйдет на свободу. Правда, в некоторых штатах США практикуется особый приговор — «пожизненное заключение без права на условно-досрочное освобождение». В России же до самого последнего времени пожизненное заключение во всех случаях трактовалось буквально до самой смерти; и осуждённые, и их охранники называют его «расстрел в рассрочку». Даже надежды на изменение условий содержания у таких осуждённых нет. Во всяком случае, пока не будет разработана правовая база пожизненного заключения.

Для современной России пожизненное заключение явление новое. Однако пожизненное лишение свободы предусматривалось уже Судебником 1550 года, а в XVII веке появился такой приговор как бессрочная каторга. Впоследствии большевики, задумавшие заменить карательные меры воспитательными, пожизненное заключение отменили. Действующий ещё и сегодня Уголовный кодекс не предусматривает такого наказания (за конкретное преступление). Этим отчасти объясняется огромное количество смертных приговоров, выносимых в советское время (в 1985 году в СССР было казнено 654 человека, в 1986-м — 666). Максимальный срок лишения свободы, разрешённый УК, — 15 лет; судьям, выбиравшим между всего 15 годами заключения и смертной казнью для убийцы нескольких человек, приходилось выбирать смертную казнь.

В 1992 году президент Ельцин сформировал Комиссию по помилованию во главе с писателем Анатолием Приставкиным, а в УК была внесена поправка, позволяющая назначать пожизненное заключение в порядке помилования приговорённым к смертной казни. Однако конкретные статьи такой меры наказания в УК по-прежнему не предусматривали, так что некоторые судьи стали приговаривать людей к смертной казни в расчёте, что комиссия заменит приговор. Расчёт обычно оправдывался: комиссия удовлетворяла подавляющее большинство прошений о помиловании, и президент чаще всего принимал рекомендацию комиссии.

В новом УК, который начнёт действовать с января 1997 года, наконец прописана возможность пожизненного заключения. Новый кодекс предусматривает смертную казнь за пять составов преступления — на 26 меньше, чем действующий, — и позволяет судьям за эти же преступления приговаривать к пожизненному заключению. Что придётся как нельзя кстати для судей, так как полгода назад Комиссия по помилованию прекратила рассматривать прошения смертников.

Анатолий Приставкин объясняет, что с марта 1995 года президент начал отклонять все рекомендации о помиловании приговорённых к смертной казни. К лету 1995 года Борис Ельцин отклонил 86 прошений о помиловании. Тогда члены комиссии нашли какие-то формальные причины прекратить рассматривать подобные дела, таким образом «замораживая» их. Вступление в Совет Европы потребовало от России подписания договора, согласно которому приведение в действие смертных приговоров должно было незамедлительно прекратиться. Вслед за этим комиссия осмелилась подать прошения о помиловании ещё 31 осуждённого. Все они были отклонены. Комиссия опять прекратила рассматривать дела смертников.

С приходом Николая Егорова на пост главы администрации президента Комиссия по помилованию оказалась и вовсе не у дел: устроенная Егоровым административная чехарда позволила чиновникам подавать дела президенту с собственными рекомендациями, никак не согласованными с комиссией. Таким образом были отклонены прошения о помиловании ещё 20 осуждённых. С приходом Чубайса, говорит Приставкин, отношения комиссии с администрацией вновь улучшились, и действия в обход комиссии прекратились. Так что теперь Комиссия по помилованию благополучно продолжает свою политику гуманной «волокиты». «Если бы не прекратили рассматривать дела, — утверждает Приставкин, — то мы бы уже перекрыли прошлогодний вариант с его 86 казнями. У нас в этом году было бы не 53 казнённых, а больше сотни».

«Замороженные» ждут

— Не живи уныло, не жалей, что было, не гадай, что будет, береги, что есть. Это я такой стишок запомнил, — жизнерадостно сообщает мне тридцатилетний Сергей Шевелин, приговорённый к расстрелу в июле 1995 года и ныне ожидающий решения своей судьбы в екатеринбургском следственном изоляторе. Шевелин, дылда-весельчак, в течение 15 минут, пытаясь завоевать моё расположение, болтает без умолку, не заботясь о правдоподобии, уверяет, что «разочаровался во всём» и даже не писал прошения о помиловании, что «надеяться никогда не больно» и он ждёт, что его помилуют (по прошению), что «раз убил — значит, заслуживаю» и «жалко, что тут невинные люди страдают, — я надеялся, что хоть суд разберётся».

В том, что он раскаялся, Сергей Шевелин даже не пытается меня убедить. «Ну, убил. Ну как у меня получилось? Я любил женщину, она ушла от меня, и пришлось — сложилось так, что я её убил, сожительницу свою, и там люди вмешались, попали под горячую руку». Из приговора Шевелину следует, что он действительно ворвался в квартиру своей бывшей сожительницы, зарезал её, пырнул ножом её нового ухажёра, а заодно убил старушку-соседку и покалечил двух соседей, выскочивших на шум.

Уже отсидевшие своё «под вышкой» пожизненники говорят, что относительно оптимистичное настроение Шевелина достаточно типично для человека, ожидающего расстрела не так давно. Психолог Михаил Коченов, член Комиссии по помилованию, говорит, что прошения о помиловании зачастую начинаются «за упокой», а кончаются «за здравие»: якобы раскаявшийся убийца перекладывает вину на жертв, на общество, на обстоятельства.

Позже, как рассказывают пожизненники, наступает момент раскаяния. Для многих он оборачивается попыткой суицида и, похоже, для большинства — обращением к религии.

— Нет у меня надежды уже, — полушепчет 32-летний Сергей Скутин, маленький съёжившийся человек, прикрывающий рот, полный гнилых зубов. Не знаю, как другие, а я — мне уже, ну, в общем, нечем мне гордиться.

Скутин говорит, и его охранники подтверждают, что он читает много религиозной литературы. «Раньше я даже не знал, что такое Библия. А теперь для меня никакие материальные ценности уже ничего не значат». До совершения убийства Скутин дважды попадал в колонии за кражу. В 1992 году он ночью опять залез в чей-то дом, хотел украсть магнитофон и что-нибудь ещё по мелочи. На месте преступления его застал 10-летний мальчик, сын хозяйки дома. Скутин ударил ребёнка и, убегая, поджёг дом. Мальчик погиб, его мать получила тяжёлые ожоги. Сергей Скутин ждёт расстрела уже больше трёх лет. Верховный суд оставил его приговор в силе, так что теперь слово за Комиссией по помилованию. Скутин, судя по всему, подозревает, что отказ из комиссии уже пришёл. «Нам же не говорят, если не помиловали, — поясняет он. — Только перед самым расстрелом». На расстрел могут увести в любую ночь, обычно приходят часа в три.

Сегодня 455 человек следственных изоляторах по всей России ожидают решения по своим прошениям о помиловании. Им сохраняет жизнь бездействие Комиссии по помилованию, явочным порядком установившей тот самый мораторий на исполнение смертных приговоров, который Россия обещала Совету Европы.

История с мораторием

Что для России обязательно, а что не очень? Сложный вопрос. Вот, например, обязательства — обязательны или не совсем? В одном из своих интервью председатель думского Комитета по международным делам, вице-председатель Парламентской ассамблеи Совета Европы Владимир Лукин назвал некоторые обязательства, данные Россией Совету Европы, «нелепыми», а некоторые — «неоспоримыми». Впрочем, позиция Лукина по отмене смертной казни однозначна: обязательство надо соблюдать.

Есть и другие мнения. «Может, мы слишком много пообещали Совету Европы? — спрашивает профессор Института законодательства и сравнительного правоведения Феликс Решетников. — И так много для них делаем. За это должны бы сказать спасибо». Эта реплика прозвучала во время парламентских слушаний по законопроекту «О моратории на исполнение смертной казни».

Отечественный опыт показывает, что можно поставить подпись страны под престижным международным соглашением и просто его не выполнять. Так было, например, с Хельсинкскими соглашениями 1975 года. Демократическая Россия оказывается в уже знакомом положении: когда не хочется выполнять взятые на себя обязательства, в ход идут давно отработанные приёмы.

Анатолий Приставкин утверждает, что в переводе заключения о заявке России на вступление в Совет Европы, полученном Комиссией по помилованию из МИДа, в предложении «и установить со дня вступления мораторий на исполнение смертных приговоров» были пропущены слова «со дня вступления». А во время обсуждения заявки в Совете Европы докладчик использовал данные, предоставленные ему официальными российскими источниками — видимо, тоже МИДом, а возможно, Министерством юстиции: в 1995 году, сказал он, в России было казнено 10 человек. В действительности их было 86.

Несмотря на то, что, по сведениям Лукина, представители Совета Европы всё более явно высказывают своё недовольство несоблюдением Россией в течение уже девяти месяцев взятых на себя обязательств, Совет Европы вряд ли примется Россию каким-то образом наказывать. Хотя теоретически недобросовестную страну-члена можно исключить, в действительности Совет Европы рассчитывает на честь каждого из участников и нежелание стран уронить свой международный престиж.

Вряд ли этим будут озабочены депутаты Государственной думы, которым в декабре предстоит рассмотреть законопроект о введении моратория на исполнение смертной казни. Даже депутаты фракции «Яблоко» не сразу поддержали законопроект, хотя он был разработан под руководством их коллеги по фракции Валерия Борщёва. Вероятность же того, что коммунисты, голосовавшие за вступление в Совет Европы с соблюдением всех условий, а также жириновцы, голосовавшие тогда против, теперь проголосуют против моратория, достаточно велика. И по-своему, по-депутатски, они будут правы: опросы общественного мнения показывают, что большинство россиян не желают отмены высшей меры наказания. Если Дума не одобрит законопроект о моратории, слово останется за президентом, который может ввести мораторий своим указом. Однако непосредственно после вступления России в Совет Европы Борис Ельцин этого не сделал. 16 мая этого года он подписал лишь указ «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы», в котором рекомендовал Федеральному собранию скорее принять новый УК с меньшим количеством статей, предусматривающих смертную казнь.

Составители нового кодекса раскололись по вопросу о смертной казни, но в конечном счёте решили, по словам одного из составителей профессора Софьи Келиной, что «вообще это не правовая проблема, а проблема нравственная».

Какая же это проблема?

В действительности отделить нравственные соображения от правовых в вопросе смертной казни невозможно. Все основные аргументы «за» и «против» сохранения высшей меры апеллируют и к правовым, и к нравственным понятиям. Основной вопрос заключается в том, имеет ли вообще государство право лишать человека жизни. С правовой точки зрения ответ неожиданно прост. Конституция РФ гласит: «Основные права и свободы неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения». Неотчуждаемы — значит не могут быть отобраны государством. Разумеется, первым и главным правом является право на жизнь. Более того, в статье 20 части 2 Конституции указано, что смертная казнь сохраняется временно, и вплоть до отмены она может назначаться только в тех случаях, когда обвиняемому было предоставлено право на рассмотрение дела судом присяжных. Но пока суды присяжных введены в очень немногих местах, и смертные приговоры по-прежнему выносит обычный суд.

С точки зрения религиозной морали ответ на вопрос о праве государства убивать выглядит ещё проще: жизнь дана человеку Богом. «У нас чуть ли не все стали христианами, — отмечает заместитель председателя думского Комитета по делам религии Валерий Борщёв. — Почему же они забыли, что жизнь человека неприкосновенна?» А как же око за око? Борщёв напоминает, что это принцип мести, а не наказания. «Ведь как наказал Господь Каина? — спрашивает он. — Лишением смерти, то есть в переводе на наш язык пожизненным заключением. А является ли смертная казнь наказанием? Нет, это месть». Более того, как утверждает уже упомянутый Михаил Коченов, доктор психологических наук, заведующий отделом психологии правоприменительной деятельности НИИ при Генпрокуратуре, такая месть обычно не приносит удовлетворения близким убитого: «У них не наступает облегчения, у них теряется смысл жизни. Он для них состоял в том, чтобы добиться этой кажущейся справедливости».

Что же касается эффективности смертной казни как наказания, осуждённый Сергей Скутин берётся судить по собственному опыту: «Если человек не раскаялся в своей прожитой жизни, то что ему смертная казнь? Он может подумать, что это какая-то избавительница. А когда человек находится в течение многих лет в одиночной камере или здесь, ожидая расстрела, это ад, это хуже, чем смертная казнь. Днём и ночью содеянное всплывает — это не просто страдания, это натуральный ад».

Преступность и казнь

Пожалуй, самый ходовой сегодня аргумент в защиту смертной казни — это утверждение, что отмена смертной казни приведёт к резкому росту преступности, а её сохранение хоть как-то сдерживает преступника. Однако доказательств этой теории в российской уголовной статистике ХХ века нет. В советской России смертная казнь отменялась трижды: на несколько месяцев сразу после Октябрьского переворота, вновь ненадолго в 1920 году и на два года в 1947 году. «Все эти отмены и введения смертной казни никак не повлияли на уголовную статистику — темпы роста преступности ничуть не менялись, — утверждает Сергей Вицин, доктор юридических наук, председатель Комиссии по судебной реформе и член Комиссии по помилованию. — Рост преступности — двукратный, в два с половиной раза, происходил как раз тогда, когда у нас больше всего казнили. Преступность всегда росла в моменты дестабилизации общества и уменьшалась при наступлении относительной стабилизации».

«Как специалист по криминологии я берусь утверждать, что в странах с более жестокими наказаниями больше всего преступников», — продолжает Вицин. Впрочем, что здесь курица, а что яйцо, определить трудно. Однако статистика тех американских штатов, где смертная казнь была отменена и потом введена вновь, свидетельствует о том, что именно её существование привело к росту числа тяжких преступлений. В штате Флорида смертные приговоры не приводились в исполнение в течение 15 лет — до 1979 года. В 1976-1978 годах количество убийств было самым маленьким в истории штата, а в 80-м подскочило на 28 процентов. В 1983 году штат Джорджия возобновил приведение в силу смертных приговоров, а на следующий год количество убийств подскочило на 20 процентов (в среднем по стране оно упало на пять процентов). Примерно то же происходило в других штатах, где возобновилось исполнение смертных приговоров.

Преступления содержащихся под стражей пожизненников — свидетельства способности людей действовать без оглядки на возможные последствия. Один в ярости на участкового, забравшего двух его приятелей в вытрезвитель, сходил домой за обрезом, явился на квартиру участкового и застрелил его. По его собственному утверждению, даже когда он увидел фоторобот, вполне похожий на себя, то не попытался скрыться.

Согласно статистике МВД, 80 процентов преступлений, повлёкших пожизненное заключение, совершены в нетрезвом виде.

Сергей Вицин добавляет, что «превентивная» логика требует казни одних ради устрашения других — что невозможно оправдать ни с правовой, ни с нравственной точек зрения.

Убить невиновного

«То преступление, за которое меня осудили, я не совершал, — заявляет Виталий Сапенков, отбывающий пожизненное заключение в лозьвенской колонии. — Я не говорю, что я совсем невинный человек». Один из специфических российских аргументов в пользу отмены смертной казни — невероятно высокий процент судебных ошибок. Статистика в этой области противоречива, но Валерий Борщёв утверждает, что обычный для российских судов процент ошибок — 15, а во времена активной «борьбы с преступностью» эта цифра удваивается.

Как многие заключённые, Виталий Сапенков, осуждённый за убийство целой семьи — мужа, жены и двоих детей, — явно врёт, пытаясь оправдать себя. «Меня пригласили на встречу, потом мы пошли на квартиру, там я видел двух исполнителей, и я их описал даже и имя назвал одно, но никто их искать не удосужился».

Рассказ Сапенкова мало похож на правду, но ещё менее правдоподобным кажется описание его преступления, приведённое в приговоре. Согласно последнему, Сапенков не работал в течение полугода, скрывая это от жены. Он одалживал деньги и приносил их домой вместо зарплаты, объясняя, что остальное отдаёт приятелю, собирающемуся эмигрировать и оставить Сапенковым часть своего имущества. Когда Сапенков решил, что пришла пора предъявить обещанные вещи дома, то убил своего приятеля и его двоих детей. Затем, как заключил суд, Сапенков отнёс кое-какие вещи домой и вернулся на квартиру убитого, где дождался прихода его жены, изнасиловал и убил её, забрал ещё несколько предметов, а на следующий день вернулся с грузовым такси, чтобы перевезти мебель к себе. Тут его и поймали.

Во время следствия и суда Сапенков утверждал, что задолжал бывшему подельнику крупную сумму денег, и тот потребовал, чтобы Сапенков указал ему на подходящую для ограбления квартиру. Там его кредитор с напарником убили семью, а Сапенкова заставили перевозить вещи на его собственную квартиру, чтобы потом их оттуда забрать. Несмотря на то, что версия Сапенкова звучит убедительнее, чем версия, представленная суду, следователи, судя по приговору, действительно не удосужились найти и допросить тех, на кого указал сам Сапенков.

Сапенков провёл два года в ожидании расстрела и был помилован в 1993 году. «Если всё-таки установится у нас нормальная система в стране, — предполагает Сапенков, — то моё дело пересмотрят, и я выйду, потому что даже если мне дадут срок как соучастнику, то я его к тому времени уже отсижу».

За палача замолвите слово

Коронный аргумент отечественных противников отмены смертной казни — российское общество не готово отказаться от высшей меры наказания. Однако при том, что в половине стран мира смертная казнь отменена, в большинстве из них население в целом отмену не поддерживало. «Право никогда не должно идти за бытовым сознанием, — заявляет Валерий Борщёв. — Иначе мы должны были бы поощрять самосуд».

Контраргумент сторонников отмены смертной казни — потребность смягчить нравы в ожесточённом обществе. В первую очередь это касается тех, кто непосредственно участвует в вынесении и исполнении смертного приговора. «Существование смертной казни превращает законопослушных граждан — судей и прокуроров — в палачей», — утверждает судья Вячеслав Суров.

«Представьте себе, что человек работает палачом, — предлагает Михаил Коченов. — Вот он приходит домой после рабочего дня. Что он должен сказать? Можно обставить это торжественно: «я привёл в силу приговор», или «я совершил акт правосудия», или «я воздал преступнику по заслугам». А можно сказать проще: «Я сегодня убил человека. Беззащитного. Безоружного. Он был опасен, когда он был вооружён. А я его убил, когда он уже никому ничего не мог сделать».

На каждого расстрелянного преступника приходится несколько десятков человек следователей, прокуроров, судей, судебных и правительственных чиновников, палачей, присутствующих при казни врачей, охранников и уборщиц — запятнанных его кровью.

Но именно в рядах МВД, прокуратуры и судей встречаются самые ярые сторонники сохранения смертной казни. Представители МВД, в частности, утверждают, что для содержания осуждённых на пожизненное заключение нет ни места, ни средств. С количественной точки зрения этот аргумент абсурден — сегодня в местах лишения свободы содержатся больше миллиона человек, и по расчётам Главного управления исполнения наказаний с отменой смертной казни это количество возрастёт менее чем на одну десятую процента. Однако самая обширная пенитенциарная система в мире действительно не знает, что и как делать с пожизненниками.

Воспитательные меры

Вне зависимости от того, когда будет введён мораторий на исполнение смертных приговоров и будет ли отменена в России смертная казнь, количество преступников, отбывающих пожизненное заключение, будет продолжать расти. Сегодня в России их около 200. Некоторые находятся в заключении уже больше 10 лет. Согласно новому УК, после 25 лет лишения свободы такие заключённые будут иметь право на условно-досрочное освобождение. При среднем возрасте 36 лет у большинства пожизненников нет надежды выйти на свободу.

Один из самых молодых среди пожизненников лысьвенской колонии, 29-летний Игорь Филиппов, сидит уже шесть лет, из них три — в ожидании расстрела. В 1989 году он убил свою беременную жену. Спустя шесть месяцев убил старушку, заводскую кассиршу, чтобы завладеть хранившимися у неё ключами от сейфа с деньгами. Он утверждает, что на второй год «под вышкой» раскаялся.

В письме, написанном любимой девушке из камеры смертника четыре года назад, Филиппов был ещё более откровенен (письмо, почему-то конфискованное, подшито к его личному делу, орфография и пунктуация автора): «Я уже, если буду жить, не смогу жить так, как того требует общество. Вернее смогу, но частично. И в большой степени, буду жить так, как будет удобно мне… Мне очень просто дали понять, что я, я! человек, я ничто в этом мире, и что я должен ждать от них милостыни. Я должен ждать, пока колесо фортуны повернётся ко мне. Но я не тот человек, не тот! Я считаю, что человек должен иметь то, чего он заслуживает, что человек должен получить то, к чему он шёл, а раз ему не дают такой возможности, то человек должен бороться за себя, и пусть он начал жить не правильно, пусть я стал жить не по правилам, но всегда и во всяком правиле есть исключения. И не всякое правило защищает то, что оно предназначено защищать. И пусть мои взгляды будут несколько эгоистичными, но меня наврятли кто сможет в них переубедить».

«У меня сын — ему сейчас 11 лет, — рассказывает уже теперь Филиппов. — И я понял, что оставил сына без отца, без матери. Ну, кассира я не знал. Но я теперь понимаю, что можно было украсть деньги, никого не убивая. У многих бывают попытки суицида в момент раскаяния, но у меня никаких попыток не было, потому что я вспомнил, как общество ко мне отнеслось. В армии тебе дают автомат, мишень с фигурой человека нарисованной. Потенциальных убийц готовит армия. Я Евангелие читал, там написано: если ты думаешь о прелюбодействии, это уже грех. Представьте себе, меня 10 дней судили, горожане пришли, которые меня даже не знали, и кричали: „Убить его! Разорвать!“. Если бы не страх перед законом, они готовы были совершить убийство. А я в этой клетке. Чистое средневековье».

… У начальника отряда, в котором содержится Филиппов, на каждого заключённого заведена аккуратненькая тетрадка. С интервалами примерно в месяц в ней записано: «Проведена воспитательная беседа с осуждённым». Начальник отряда Виктор Лопашев несколько ошарашен моим вопросом: в чём заключаются цели воспитательных бесед? «Цели? Ну чтоб он стал человеком в конце концов». А средства? «Ну разное там. Разъяснить ему надо. А то он считает — если мне положено там что-то, то мне должны. Приходится разъяснять положение в стране». У Лопашева — главного воспитателя пожизненников — среднее техническое образование, полученное в школе МВД по специальности «Лесозаготовка».