Выкрутилась

Рите 41 год. У неё четыре дочери, и она называет себя пацифисткой, но когда в 2023 году ей предложили высокооплачиваемую работу медсестрой в прифронтовом госпитале, она согласилась. В «зону СВО» Рита отправилась из больничной «красной зоны», в которой проработала почти три года. Благодаря пандемии коронавируса женщина избавилась от долгов, которые ей оставил бывший муж, и впервые отвезла детей на отдых к морю. Благодаря войне — сделала ремонт в квартире и рассчиталась по кредитам. Если бы не уговоры близких, Рита снова поехала бы на фронт — чтобы закрыть ещё и ипотеку. Журналистка «Новой вкладки» Вика Солькина встретилась с многодетной медсестрой и узнала, что и как влияло на её выбор в разных обстоятельствах.

В начале января 2023 года в рабочий чат сотрудников больницы одного из областных центров Поволжья пришло сообщение от главврача. Всем желающим предлагали «помочь ребятам в зоне СВО» — поработать в прифронтовом госпитале. Оплата — 350 тысяч рублей в месяц плюс 8 тысяч суточных. Медсёстры Рита и Ася, у которых в тот день была смена, переглянулись.

— Мы идём? — спросила Ася
— Ась, я чего-то очкую, — призналась Рита.
— Не очкуй, я сто раз так делала, — пошутила подруга.
— Ну ладно, пиши: я согласна.

Медсёстры готовились уехать на месяц, даже не зная, куда именно их отправят. Несмотря на новогодние праздники, необходимые документы оформили за несколько дней.

На войну Риту провожали всей семьёй: на вокзал приехали четыре её дочери, мать, тётя и младшая сестра. Тётя привезла в подарок меховые чуни и жилетку, а дочери Риты, 17-летняя Даша и 16-летняя Саша, перед её отъездом создали чат в мессенджере под названием «Ждули», чтобы поддерживать связь с мамой. Девочки боялись за неё, но их немного успокаивало то, что она уезжает с подругой. Рита говорит, что переживала за будущее детей: перед отъездом наказала дочкам в случае её гибели поделить деньги, которые дадут за неё «мёртвую», и купить каждой по квартире. Женщина предполагала, что при таком исходе девочки останутся с бабушкой.

На перроне Рита расплакалась, ей и самой было страшно. Но «там, где страшно, там и самое сладкое» — так объясняет она свою тягу к небезопасной работе. По словам женщины, это была вторая, помимо больших денег, причина, по которой она поехала на войну.

Рита видит сон

Рита помнит своё детство благополучным: говорит, нужды её семья никогда не испытывала, «жили как все». Однако её матери, как и ей самой сейчас, приходилось совмещать две работы: днём она торговала на рынке, а по ночам сидела вахтëром в общежитии. С отцом Риты женщина развелась, когда той было два года, а потом снова вышла замуж и родила вторую дочь. Рита помнит, что отчим в начале 90-х приносил домой гору молочных продуктов с завода, на котором тогда работал. Единственное, чего ей всегда не хватало, признаётся Рита, — свободы: её чрезмерно опекали. После школы девушка хотела поступить в институт в другом городе и стать врачом, но мама и бабушка запретили: боялись, что она, уехав, «свяжется с плохой компанией».

Рите пришлось поступить в медколледж в своём городе. В 19 лет она начала встречаться с бывшим одноклассником Юрой, через полгода забеременела, и они поженились. По словам Риты, у супруга были «хорошие перспективы»: когда у них родилась Лиза, родственники «пристроили» его на работу в ГАИ.

Дочке ещё не было года, когда Рита снова забеременела и решилась на аборт. Она не рассказывает о причине своего решения, только замечает, что для неё это был «болезненный опыт». После операции её три года мучил один и тот же сон: в нём она шла по улице и каждый раз видела на противоположной стороне мальчика лет семи. Рита вспоминает, как пыталась избавиться от навязчивого сновидения: ходила к батюшкам, причащалась и читала специальную молитву. Однажды сон изменился: она увидела толпу первоклассников, из которой вышел уже знакомый ей мальчик. Рита помнит, как побежала к нему, упала на колени и долго плакала. Ребёнок положил руку ей на голову, исчез и больше никогда ей не снился. Она уверена, что это был её нерождённый сын, и в том последнем сне он простил её. После этого Рита решила, что больше никогда не сделает аборт.

Отношения с мужем у Риты начали портиться после того, как Юра внезапно пропал. Их дочери тогда было полтора года. Рита плакала и обращалась к экстрасенсам, но в полицию не пошла. Спустя два месяца муж вернулся: оказалось, он уезжал на юг с бродячим цирком. После этого Юра исчезал без предупреждения ещё несколько раз. После трёх лет брака Рита с ним развелась.

До и после первого декрета Рита работала медсестрой в роддоме, а потом уволилась и устроилась официанткой в бар. Там она познакомилась со своим вторым мужем, Николаем. Близкие называли его Коляном. Он, вспоминает Рита, в то время строил неподалёку коттедж для местного предпринимателя, часто заходил к ним в бар и «сорил деньгами». Последнее её и «подкупило».

А ещё Колян казался ей надёжным. Он предложил Рите вместе воспитывать её трёхлетнюю Лизу. Мужчина сказал, что бесплоден и общих детей у них не будет, поэтому Ритина беременность для обоих стала неожиданностью. Матери Риты новый зять не нравился, и она почти уговорила дочь на аборт. Рита передумала в последний момент. На её решение снова повлиял сон: накануне операции ей приснилось, как она спасает ребёнка из огня. Так родилась Даша.

Когда второй дочке было два месяца, Рита забеременела снова. Тогда она уже сама задумалась об аборте, но из-за гинекологических проблем после вторых родов врачи отказались проводить операцию.

Рита уезжает в деревню

В конце 2000-х беременная Рита с мужем, четырёхлетней Лизой и восьмимесячной Дашей уехали из города: семья Коляна продала жильё, и тот на свою долю купил дом в большой деревне. По словам Риты, Коляна она и дети почти не видели: он работал в городе и приезжал домой только на выходные. Женщина вспоминает, как впервые пошла в деревенский магазин — в туфлях на каблуках, потому что другой обуви у неё не было. Пожилая соседка, увидев её, спросила, куда она собралась на таких «коблах», и вынесла Рите калоши. Так они подружились. Иногда соседка сидела с её детьми, делилась молоком и картошкой. Эту помощь Рита ценила, потому что денег постоянно не хватало: пособие по беременности было небольшим, а Колян выдавал ей на текущие расходы ещё меньше.

Однажды к Рите в гости приехал её дедушка и предложил «сажать огород». Картошка, которую они выращивали из очистков — «как в войну», уродилась огромная. Через год Рита разбила огород ещё и на свободном участке за баней. Вместе с картошкой бурно цвели сорняки. Рита вспоминает, как несколько дней подряд дёргала траву, стоя на четвереньках. В это время младшая дочка, годовалая Саша, лежала на маминой спине, как на лошадке, держась за её шею.

По словам женщины, кормиться помогал лес. За грибами ходили втроём: старшая, Лиза, на велосипеде и Рита с погодками Дашей и Сашей, которых она укладывала в одну коляску. Собранные грибы Рита сушила или солила. Говорит, их хватало даже на гостинцы родственникам из города.

Деревенская жизнь закончилась в 2010-м, когда Коляна лишили водительских прав за пьяное вождение. Они продали машину и вернулись в город. Рита устроилась медсестрой в хирургическое отделение больницы и радовалась переезду: жить с детьми в городе было легче. Она обучилась медицинскому массажу и хотела набрать клиентов, чтобы подрабатывать, но Колян ей запретил.

Три года, пока они снимали квартиру, Рита мечтала о собственном жилье. Она приближала свою мечту с помощью разных ритуалов: просила поддержки у святых или выпивала шампанское с пеплом от сожжённой бумажки, на которой записывала желание. В 2014 году Рите одобрили ипотеку. Оплатив первый взнос двумя сертификатами — «Работник бюджетной сферы» и «Молодая семья», она купила трёшку в старом панельном доме.

Рита разводится

Муж, по словам Риты, «либо работал, либо гулял». Единственным совместным досугом в семье были поездки на дачу, где они жарили шашлыки. Даша и Саша вспоминают, что и этот отдых нередко заканчивался тем, что отец всё «переводил в негатив». С мамой и бабушкой они гуляли в парках, а с папой не ходили никуда и вообще боялись его. Когда родители решили расстаться, девочки по отцу не скучали. Колян влюбился и решил уйти от Риты после тринадцати лет брака. Их младшей дочери Ане в тот момент было три года.

Съезжая, Колян забрал семейную машину, оформленную на жену, и оставил полумиллионный долг по кредитам, которые Рита оформила на себя, когда он «попал» на деньги. Из-за чего образовалась та финансовая дыра, Рита уже забыла, зато помнит войну с мужем за автомобиль: они по очереди угоняли его друг у друга, и, когда Колян в очередной раз уехал на их «Ауди», Рита вызвала полицию. Машину ей удалось вернуть, потом она продала её, чтобы оплатить часть долгов по кредитам. Тогда же Рита стала искать подработки, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.

С детьми Колян после развода почти не общался. Рита говорит, что не подавала на алименты, потому что у бывшего супруга не было официальной работы и она не надеялась что-то от него получить. Женщина саркастично замечает, что лишь спустя восемь лет Колян вспомнил, что у него «детки есть». Периодически он звонит дочкам: иногда «начинает уму-разуму учить», а в последнее время стал отправлять деньги на карманные расходы.

Рита называет брак с Коляном «кармой», которую она «отрабатывала» 13 лет:

— Когда он нас оставил, я была в такой жопе! На мне ипотека и четверо детей. Но ведь как-то выкрутилась, как-то восстала. Дохуя чего вытерпела, дохуя чего простила. Теперь мне даже вспомнить нечего. Помню, как дети были маленькие, а его рядом вспомнить не могу. Ни его лицо, ни его тело, ни как он лежит рядом — ничего. Будто этого человека рядом со мной и не было.

В процессе развода Рита познакомилась с Олегом, который работал водителем. Месяц они переписывались в «Одноклассниках», потом встретились. Женщина рассказывает, что Олег поддерживал её и водил в кафе. О том, что у неё четверо детей, он узнал только спустя полгода. В начале знакомства Рита сказала ему только про двоих — старшую и младшую. Про погодок Дашу и Сашу ему по телефону сообщил уже Колян, который нашёл номер Олега в старом телефоне бывшей жены.

«То он к нам приезжал, то мама к нему ездила», — описывают эти отношения дочери Риты и вспоминают, что, когда они только познакомились с Олегом, он показался им «добрым дядькой». Со временем, говорит Рита, дети с ним подружились.

С финансами у женщины дела тоже пошли в гору: в дополнение к дежурствам в хирургии она нашла постоянную и хорошо оплачиваемую подработку. В какой-то момент, вспомнив про свои «корочки» массажиста, устроилась в частную студию массажа и обзавелась постоянными клиентами.

Но пришёл ковид, и студия закрылась. Рите снова надо было думать, где взять деньги.

Рита в «красной зоне»

В середине мая 2020 года средний медперсонал хирургического отделения, где работала Рита, собрался в комнате отдыха. Каждый держал в руках телефон: медики ждали СМС с суммой оплаты за первый месяц работы в «красной зоне». Мало кто верил, говорит Рита, что им действительно переведут обещанную сумму, но почти синхронно всем начали приходить уведомления от банка. Суммарно каждому начислили по 190 тысяч рублей. «Такие радостные вопли, чаты взрываются, просто пиздец! Довольные все, нихуя себе, не просто так работали», — вспоминает Рита и признаётся, что хотела повесить свой расчётный листок в рамочку.

До этого радости никто не испытывал. Когда весь девятиэтажный корпус, в котором находилось отделение Риты, перепрофилировали в «красную зону», первой эмоцией у многих был страх. Рабочий день начинался с облачения в неудобный защитный костюм, поверх которого натягивался бесформенный полиэтиленовый комбинезон. Рита морщится, когда вспоминает, как он шуршал.

Первые дни, вспоминает женщина, медсёстры «охуевали» от количества пациентов: людей в приёмное отделение привозили постоянно.

Смена длилась сутки, но через каждые четыре часа, которые они проводили с больными, им давали четыре часа перерыва. С детьми Рита тогда виделась мало: её дочери Саша и Даша вспоминают, как мама приходила домой и сразу ложилась спать.

Поначалу Рита боялась заразиться, но со временем страх ослаб. Заболевших среди медперсонала становилось всё больше. В отделении на каждую из трёх оставшихся медсестёр приходилось по 40 пациентов вместо 15, как в доковидное время. Рита с коллегами придумали, как справиться хотя бы с бумажной волокитой: с документами им стали помогать заболевшие коллеги, которые лежали в том же отделении. В это время медсёстры делали уколы и ставили капельницы. «Всё бегом-бегом», — Рита поднимает руки над головой и делает быстрые рывки, изображая, с какой скоростью она распределяла флаконы с лекарствами.

Ей пришлось привыкнуть не только к такому темпу работы, но и к постоянным смертям. Она говорит, что сначала это её почти не трогало и она только удивлялась тому, как неожиданно умирали больные. В некоторые дни из их отделения за день вывозили по десять умерших. Но один случай, признаётся медсестра, врезался в память. В отделение привезли 40-летнюю женщину, которая без конца повторяла, что у неё трое детей и её нужно спасти. Через две недели она умерла, а Рите пришлось отдавать её вещи мужу, который пришёл с двумя дочками и всё повторял, что не знает, как их воспитывать.

В «красной зоне» Рита проработала почти три года, так и не заболев ковидом. Зарплату в 190 тысяч она получала только первые три месяца пандемии, затем ковидные надбавки урезали, вместо полноценного питания оставили только обеды, а длинные перерывы отменили, вернув старый режим работы в дневную и ночную смены. Но полученных денег всё равно хватило, чтобы погасить кредиты, доставшиеся ей от второго мужа, и купить подержанную «Ладу»-десятку.

Выплаты за работу в «красной зоне» позволили Рите впервые в жизни повезти детей на море. На российский юг на пару недель она отправилась с дочками и Олегом. «Романтика-то какая — взять какой-нибудь шаурмы, сожрать прямо на заправке и ванильным рафом это запить. Охуенно», — рассказывает Рита и добавляет, что с Коляном они ни разу не ездили в отпуск.

Когда в 2021 году началась третья волна коронавируса, Рита и её коллеги стали относиться к этому «попроще», потому что многие уже были вакцинированы. Она и в 2023 году осталась бы в «красной зоне», если бы в январе в рабочий чат не пришло предложение заработать больше в военном госпитале.

Рита на войне

Рита смеётся, что они с её подругой Асей оказались «двумя дурами из всей больницы», которые согласились поехать «на СВО». На самом деле обе хотели попасть туда ещё раньше: когда в конце 2022 года шла мобилизация, они прошли комиссию в областном военкомате. Врач Риту отговаривал, а закончилось всё тем, что её «зарубили» из-за псориаза. Медсестра улыбается и вспоминает, что в том же году они с Асей были у гадалки, и та предсказала им долгую дорогу. «Вот тебе и долгая дорога», — смеётся Рита.

Олег пытался отговорить её от поездки на фронт, но не смог, и в итоге решил с ней расстаться. Когда Рита уже села в поезд, он продолжал ей писать, упрекая в том, что она приняла решение, не посоветовавшись с ним. «Такой уж у меня алчный интерес», — написала она ему в ответ.

Дорожные сумки Риты и Аси были забиты медикаментами и шприцами — всё это для них собрали коллеги. На вокзале, вспоминает Рита, они выглядели комично: у каждой по чемодану, сверху — сумка, на спине — рюкзак, в руке — пакет. «Всё это падает, заваливается», — смеётся Рита. Она показывает селфи, сделанное уже после приезда на место: у Риты наращённые ресницы, обе подруги улыбаются.

В поезде они с Асей «прибухнули винишка» и легли спать, а утром сами добрались до одной из московских больниц. Вместе с ними туда приехали около 50 медсестёр и врачей из разных регионов. Женщин, по словам Риты, было больше. Собравшимся дали подписать бумаги о неразглашении. Правда, что именно нельзя разглашать, Рита так не и поняла, содержание этих бумаг она не помнит. Им ничего не объяснили, даже когда они уже сели в автобус. «Куда едем — не скажем, что делать — не скажем», — передаёт слова начальства Рита.

Перед отъездом каждому медику выдали по два комплекта одежды с принтом «Медицина катастроф». Когда они подъехали к границе в Ростовской области, всех попросили отключить на телефонах интернет и вытащить сим-карты. Рите стало страшно. Утром они оказались в госпитале в «ЛНР» на границе с Ростовской областью. На месте Рита и её новые коллеги узнали, что там лечатся участники ЧВК «Вагнер» — на тот момент их было около 500 человек.

«СССР отдыхает», — делится своими первыми впечатлениями о госпитале Рита. Она показывает фотографию типового здания из серого кирпича. Вокруг — заснеженные поля, а вдалеке — сельские домики и заброшенные шахты. Когда Рита зашла в здание больницы, у неё возникло ощущение, что она «попала в Чернобыль».

Главврач, увидев новых сотрудников, почесал бородку и сообщил, что в больнице свободных мест для проживания уже нет. Приехавших медиков разместили в бывшем санатории недалеко от госпиталя. Риту, её подругу Асю и ещё восемь человек поселили в бывшем физиокабинете. Рита показывает снимки: наполовину побелённые, наполовину окрашенные в голубой цвет стены, деревянные полы с облупившейся коричневой краской. Каждому выдали раскладушку с проваливающейся панцирной сеткой, пакет с одеялом и подушкой. Из «закромов» достали старые, погрызенные крысами матрасы. Постельное бельё, отмечает Рита, было хорошее, даже не распакованное: на бирке значился год выпуска — 1976-й.

Рита рассказывает, что они с Асей «забили» место у стены и даже «сделали себе интим»: повесили на старенькие крепления такие же старенькие шторки. В первые дни, вспоминает Рита, в комнате был «дичайший холод», здание не отапливалось с 2014 года, поэтому они спали в одежде под тремя одеялами. Она мысленно поблагодарила свою тётю за чуни и жилетку. Тепло от угольного отопления стало ощущаться только спустя неделю. На всём этаже было два душа с бойлерами, и, чтобы успеть помыться в горячей воде, нужно было забегать первым.

Для новых сотрудников провели инструктаж, в том числе посоветовали смотреть под ноги по дороге от санатория до госпиталя, чтобы не наткнуться на «растяжку». Правда, по вечерам, в темноте, отмечает Рита, эти указания были бесполезны. Чтобы хоть как-то обезопасить себя, подсвечивали тропинку фонариком на телефоне.

Все три недели, что Рита проработала в госпитале, вокруг было спокойно, но ПВО срабатывало регулярно. Они слышали громкие звуки вдалеке, а из окна их комнаты на горизонте часто виднелись вспышки.

В убежище в подвал Рита ни разу не спустилась. Трубы там держались на деревянных подпорках, и она боялась, что её просто «засыпет пятью этажами». Когда звучала сирена, они вместе с подругой Асей выходили на улицу, стояли в кустах и курили. «Страшно было, конечно. Ну а мы чего — стоим, как-то друг друга поддерживаем, ржём друг над другом», — вспоминает Рита. От детей она ничего не скрывала: писала в семейном чате и о звуках взрывов, и о своих пациентах. Вайфай был нестабильным, и Рита ловила сигнал в холодном коридоре госпиталя. С детьми она созванивалась в телеграме: начальство разрешило пользоваться только этим мессенджером.

В госпитале Рита работала сменами по 12 часов: две дневных подряд, затем одна ночная, потом — выходной. «Башка — вот такая! Ебашили хуже, чем в ковид», — рассказывает медсестра. В больницу постоянно привозили новых раненых, обычно ночью.

Рита вспоминает, как некоторые пациенты кричали от боли: «Они ещё и все капризные. „Сестра, обезбол!“», — Рита изображает протяжные стоны раненых. Ничего сильнее кеторола в госпитале не было, и медсёстры придумали «коктейль» из имеющихся медикаментов. После такого укола раненые спали до утра.

Помимо инъекций, на Рите и её напарнице были капельницы и перевязки. Документация в вагнеровском госпитале была очень простой: кроме имени пациента, его травмы и проведённой операции в карточке больше ничего не было. По словам Риты, пациента без стоп могли счесть вылечившимся и забрать, чтобы потом «посадить в танк». «Им всем обещали бионические протезы поставить, но я не знаю, сколько человек дожило до этих протезов», — вздыхает медсестра.

На весь этаж, где лежали 120 пациентов, первое время было только одно судно — выносить его приходилось медсёстрам. Рита вспоминает, как поначалу некоторые пациенты специально опрокидывали использованное судно и просили его поднять. «Чтобы ты нагнулась, — с усмешкой объясняет Рита. — А он лежит и смотрит. Потом уже они к нам привыкли и нормально стало. И вкусняшек тебе дадут, и конфет».

Со многими вагнеровцами Рита и Ася подружились. Среди запомнившихся Рите пациентов был 30-летний мужчина с позывным Велес: «Борода рыжая, усы — гусарские, лысый. Ему подстрелили ногу, бедро раздробили. Вот он кое-как там ковылял. И на французском нам херачил». Велеса забрали внезапно, как и других вагнеровцев. Рита стояла на посту, когда в палату зашли несколько человек из охраны, сгребли вещи Велеса в мешок и велели ему идти в машину. «А он и рыпнуться не может, — грустно говорит Рита, — он-то думал, что его ещё потянут [оставят в госпитале]».

Медсестра говорит, что среди вагнеровцев были «нормальные», а были «отбитые». Велеса и других «нормальных» Рите было жалко. Бывших заключённых за решение отправиться на войну она не осуждает. По мнению Риты, это личное дело каждого. «А у них какое личное дело было? Они хотели свободы, начать всё с чистого листа», — рассуждает она.

Рита называет себя пацифисткой и добавляет, что войны — это «большие игры больших мальчиков». «Нахуя нам нужен этот Донбасс грёбаный? У нас своих земель, что ли, нет? Вот в Дубае несколько домишек было, и за тридцать лет выросло вон сколько [недвижимости]. А у нас Путин тридцать лет сидит почти, и ничего не изменилось», — сокрушается медсестра.

На кухне, где мы с Ритой беседуем, появляется 11-летняя Аня. Девочка достаёт из холодильника половину арбуза, молча усаживается за стол и ест мякоть столовой ложкой. В это время Рита показывает мне с телефона снимки своих пациентов — за месяц работы у неё собралась целая галерея таких фотографий, хотя снимать им было запрещено. Вот худой парень: у него огромный шов, который начинается в области паха и проходит через весь живот почти до шеи. «Это ещё мелочь», — комментирует Рита и листает дальше. На нескольких снимках запечатлены раны после ампутации рук и ног, зашитые крупным аккуратным стежком. Рита находит снимок «самого тяжёлого» пациента. На фото видны только мужские ягодицы, вернее то, что от них осталось: осколок попал в позвоночник, перебил крестец, и «всё загнило». Аня тоже хочет посмотреть фото. Рита поворачивает к дочке экран телефона. Девочка реагирует сдержанным «фу».

Рита признаётся, что никогда не задумывалась о том, чтобы скрывать от детей эту сторону своей работы: «Если мне интересно, то и вы нате — посмотрите. Никто не блюёт, никто не убегает». У неё самой ни одна из увиденных в военном госпитале травм не вызвала ни страха, ни отвращения — «вообще похуй». Рита уточняет, что снимала, потому что «было интересно», а пациенты спокойно соглашались позировать.

Домой она вернулась на неделю раньше, но детей не предупредила: хотела сделать сюрприз. На вокзале её встречал Олег, который передумал с ней расставаться. Дочкам она привезла гостинцев из госпиталя: несколько бутылок пепси, купленных в местном магазине, и двенадцать банок апельсинового варенья, которое прислали в госпиталь солдатам в коробке с гуманитарной помощью. «С орешками, очень вкусное», — вспоминает Даша.

Рита дома

На зарплату, полученную в вагнеровском госпитале, Рита отремонтировала свою трёшку, купила новую мебель и закрыла старые кредиты, которые ей приходилось брать, чтобы собрать детей в школу: бывший муж тогда им не помогал. Рита хотела снова ехать на войну, чтобы закрыть ещё и ипотеку, но Олег её отговорил. Он, по её словам, тогда «конкретно испугался», постоянно напоминал ей, что она может не вернуться домой, и в итоге предложил жить вместе.

Рита согласилась, Олег переехал к ней. Впрочем, она и сама уже сомневалась, стоит ли ехать, — ей сложно было представить, как дочки будут жить без матери, если придется подписать контракт, действующий до конца войны. «У меня всё-таки довольно тёплые отношения с детьми. Они ко мне близки, как этого лишиться?» — заключает Рита.

Её старшая дочь, 22-летняя Лиза, работает и снимает квартиру. Про неё Рита говорит, что та всегда была взрослая: в десять лет могла сама собрать и отвести в садик Дашу и Сашу. Ближе всего с мамой общается Даша, даже присылает ей видеокружочки в телеграме, пока сидит в компании сверстников. Рита этому каждый раз удивляется. Чрезмерное родительское беспокойство за детей ей не свойственно: говорит, «научилась здоровому пофигизму». И добавляет, что если бы ей самой в юности давали столько свободы, сколько она даёт своим детям, то её жизнь «сложилась бы по-другому».

Из напоминаний о работе в военном госпитале у Риты остались только снимки травм пациентов в телефоне, чат с Сашей и Дашей, переименованный после возвращения мамы в «Дождули», и льгота на ЖКХ. Спустя почти два года после поездки в «ЛНР» Рита получила удостоверение ветерана боевых действий и может платить за коммунальные услуги вдвое меньше.

Дома у Риты тепло, несмотря на осеннее похолодание. Жар идёт от духовки: 17-летняя Саша готовит сосиски в тесте. Рита с улыбкой отмечает, что Саша в их семье «главная по пирожкам». Девушка довольно улыбается, ставит противень в духовку и уходит в свою комнату.

Аня забегает на кухню, чтобы похвастаться приобретением к Хэллоуину — куклой-скелетом, наряженной в чёрный балахон и остроконечную ведьминскую шляпу. Она называет её Бабулей. Всё время, пока мы разговариваем с Ритой на кухне, Аня бегает туда-сюда. Рита ласково просит дочку побыть в комнате и на какое-то время девочка исчезает, но спустя несколько минут возвращается. В этот раз у неё есть веская причина: у Бабули отвалилась голова. Рита обещает вернуть её на место в обмен на тишину. Аня вздыхает и уходит в свою комнату.

После возвращения из военного госпиталя почти всё в жизни Риты, если не считать отремонтированной квартиры, осталось по-прежнему: дом, семья, рыбалка по выходным и две работы. До недавнего времени она совмещала смены в хирургическом отделении больницы с подработкой в частной лаборатории. В хирургии Рита получала 37 тысяч рублей, работая по графику «сутки через двое», на второй работе — около 30 тысяч.

В хирургическом отделении за пятнадцать лет работы её зарплата ощутимо увеличилась только один раз, во время пандемии. Путинский указ 2024 года никак не улучшил её финансовое положение: медсёстрам увеличили оклад, но сократили стимулирующие выплаты, со смехом говорит Рита.

Ещё её злит отношение пациентов: они «врачам в карман суют», а медсёстрам дарят только шоколадки. На санитарок Рита тоже обижена: в ночные смены их работу приходилось выполнять медсёстрам. А ещё у санитарок и медсестёр почти одинаковые оклады, хотя первые «не учились нихера», а вторые «три года пахали».

Осенью 2024 года Рита уволилась из хирургии, хотя говорит, что было страшно, потому что привыкла. По рекомендации знакомой женщина устроилась в больницу высокотехнологичной медпомощи, где сотрудникам полагаются специальные выплаты. Но за первые две недели Рита получила гораздо меньше, чем ожидала, и даже пожалела об увольнении. Деньгами ей помогла дочь Даша, которая подрабатывает официанткой. Рита добавляет, что, когда её заработок стабилизируется, на него «можно будет жить, но не на широкую ногу». «А хотелось бы, чтобы как в сказке: рукой махнула — лебеди полетели», — она делает широкий жест рукой и смеётся.

Иногда Рита задумывается о собственном деле. «Но то ли смелости не хватает, то ли мозгов», — с грустной усмешкой вздыхает она. Недавно Даша составила маме натальную карту и сказала, что та «губит свой талант» и ей надо открывать бизнес. Но Рита боится, что у неё не получится.

Когда дети разъедутся, она мечтает продать квартиру, купить домик за городом и разбить небольшой огород.

— И дерево посажу! Дочерей же родила — и дом куплю. Идеально, если у дома будет озеро, я бы взяла его в аренду и организовала платную рыбалку. Тогда и стареть нескучно будет. — Рита загружает тарелки в посудомойку и вдруг с грустной полуулыбкой и надеждой в голосе произносит: — Может, ещё какой ковид случится?