Когда фотограф Оля Матвеева открыла в Петербурге фотомастерскую для выпускников детских домов, некоторые из них захотели сделать фотопроекты о своих биологических родителях, а кто-то потом решил узнать, где похоронены его мама и папа, и даже съездил на кладбище. Оля рассказывает, как учила фотографии ребят, выросших вне родной семьи, а заодно помогала им восстановить утраченные связи и найти могилы близких.
Женя
«Я уже взрослая. Хожу по дому, как призрак. Смотрю старые кадры — сюжет из детства: мы маленькие, мама ещё молодая, красивая. Тогда она ещё не так часто пила.
Сон обрывается — чёрный экран. Тишина. Через какое-то время изображение возвращается.
Я уже в настоящем. Сижу дома, думаю о проекте, перебираю фотографии. И вдруг слышу, как открывается дверь. В комнату входит мама. Она садится на кровать, начинает говорить.
Я сижу, не двигаясь, в шоке. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла выговорить: „Но… тебя же нет? Ты умерла!“.
Мама исчезла. Мамы нет. Но она продолжает приходить ко мне во снах».
Это отрывок из фотопроекта Жени Игнашенко «Сон о маме», который она сделала на моём фотокурсе, когда ей было 19 лет. В 2021 году я открыла маленькую мастерскую аналоговой фотографии при благотворительном проекте «Анна помогает», который поддерживает выпускников детских домов и молодых людей с опытом сиротства из Санкт‑Петербурга и Ленинградской области. Мне хотелось учить ребят фотографировать, проявлять плёнку, печатать фотографии. Для меня фотография всегда была про волшебство, про способ прожить что-то важное и исследовать мир и себя в нём.
Первой пришла Женя. Она сразу сказала, что хочет сделать фотопроект про свою маму. Та умерла от алкоголизма, когда девочке и её брату-близнецу было по двенадцать лет. Они попали в детский дом. У Жени сохранились семейные плёнки, которые хранила её тётя — с них всё и началось.
Женя расспрашивала родственников о своей маме, находила людей, которые её знали, сканировала десятки плёнок, училась оформлять свои мысли в текст. В итоге получилась небольшая выставка. Но самым важным оказалось другое: Женя увидела, что в детстве её любили. Что мама была красивой и очень талантливой, просто тогда в стране было тяжёлое время. И что она, Женя, очень на маму похожа.
Свой проект она оформила в виде большого картонного круга. Внутри — фотографии мамы, которые Жене особенно дороги. А те, что ранили и вызывали боль, она разорвала и потом аккуратно сшила красной нитью.
Я впервые увидела, как фотография становится мостом между прошлым и настоящим: через неё можно вернуть себе важные воспоминания, увидеть близких в новом свете.
Сейчас я учусь на арт-терапевта и веду курсы фотографии для выпускников детских домов. Очень часто они выбирают для фотопроекта истории о своём прошлом — детстве, биологических родителях. Им важно рассказать, а со снимками это можно сделать даже без слов.
Бася
— Я раньше не понимала, почему у меня такая сильная тяга к музыке, — рассказывает 18-летняя Бася, — у меня мама — гидротехник. А потом я узнала, что мой родной папа был рок-музыкантом, писал тяжёлую музыку о своей тяжёлой молодости. И дедушка тоже.
Басю взяли в приёмную семью, когда ей было полтора года. О том, что её усыновили, девочке решили не говорить, а когда рассказали, она не поверила. Басе тогда было четыре года.
Когда она училась в четвёртом классе, её в соцсети нашёл брат Ефим. А вскоре девочка увидела всю семью: биологическую маму, сестёр, брата и сожителя мамы.
— Встретились рядом с моей гимназией. Первое, что я ощутила, когда увидела маму, — запах. Табак вперемешку с чем-то знакомым. И у меня вдруг в памяти мелькнуло, что я уже чувствовала этот запах. Наверное, когда мама с бабушкой приходили в дом малютки.
Бася говорит, что сначала было тяжело, но сейчас у неё две семьи и она счастливый человек. Девушка уверена, что рассказывать приёмным детям правду нужно как можно раньше.
— Я много думала об этом. А что, если бы узнала об этом в 18 лет? Это был бы шок. Я бы чувствовала себя обманутой. А если родные ещё живы, ты теряешь шанс узнать что-то важное о себе. Моя биологическая мама сейчас уже плохо себя чувствует. Я рада, что не побоялась у неё спросить о её молодости, о жизни, что смогла провести с ней время.
Хелена
С Хеленой я познакомилась, когда она была старшим мастером в «Отвязной мастерской» благотворительного проекта «Анна помогает». Там ребята учились вязать на спицах игрушки, а затем им помогали их продавать.
Хелена поделилась со мной своим желанием найти могилу мамы: «Эта цель появилась, наверное, год назад, но я всё откладывала. Не хватало времени, информации, да и было страшно идти одной. Мне не хватало человека, которому можно было бы просто сказать: „Пошли со мной искать могилу моей матери!“».
У неё нет фотографии мамы, но в её памяти остался образ девушки с чёрными волосами, которая прижимает её маленькую к груди. Маме Хелены тогда было всего 15 лет.
В пять лет Хелена тяжело заболела и почти два месяца провела в больнице, но никто не приходил её навестить. Это привлекло внимание органов опеки, и вскоре Хелену поместили в приют, а через год отдали под опеку. Но жизнь в приёмной семье не сложилась: опекун контролировала каждый её шаг, называла девочку дефектной и говорила, что вытащила её из помойки. Ровно в полночь, в свой 18-й день рождения, Хелена ушла из дома.
Опекун рассказывала Хелене, что её мама умерла в колонии от туберкулёза. В архиве кладбищ нам выдали бумажку с адресом: Новое Колпинское городское кладбище, Ясеневая улица, 12-й ряд, 1-е строение.
Пасмурное хмурое утро. На кладбище скользко. Идём, держась за руки, чтобы не упасть. Чёрные мраморные памятники с огромными выгравированными фотографиями. Затем пустырь: вместо памятников — одинаковые камни с белыми полосами, на которых выгравированы имя, фамилия, год рождения и смерти. У некоторых — просто порядковый номер. Весь ряд захоронен в один год — 2012-й. Некоторые надписи уже трудно прочитать, местами камни перевёрнуты.
Я попыталась прочитать надпись на первом камне: «Арсентьева». Это мама Хелены. Мы говорили о ней. Хелена плакала. «Мне уже 23, а ей навсегда 27. Она мне раньше снилась, и сны были солнечные», — сказала она и аккуратно разложила цветы.
Хелена рассказала, что долго откладывала эту поездку: её пугала мысль увидеть просто холмик без имени. Но теперь, после того как всё стало ясно, она почувствовала облегчение и теперь хочет посадить на могиле цветы и поставить памятник. «Я больше её не осуждаю», — заключила она.
Саша
Саше 20. Она подошла ко мне с вопросом: «А ты правда помогла Хелене найти могилу её мамы? Можно к тебе за помощью обратиться? Я давно ищу могилу папы».
Я рассказала, как мы искали информацию в архиве кладбищ, и Саша отправила туда заявление. Через некоторое время она переслала мне справку из архива с адресом могилы её отца: «Новое Колпинское городское кладбище. Ясеневая, ряд 15, 1-е строение». Это было то же кладбище, тот же адрес, отличался только ряд. Так две разные истории переплелись в одну.
Саша родилась в полной семье. Мама, папа, бабушка — всё, казалось, было хорошо. Но вскоре отец выгнал мать Саши из дома.
— Мне было три года. Я бежала за ней по лестнице. Но она всё равно ушла. У мамы была послеродовая депрессия. Она за мной не ухаживала, но люди тогда не знали, что так бывает, — вспоминает Саша.
Она осталась жить с папой и бабушкой. Детство до школы казалось счастливым — садик, игры, дом. А потом взрослые начали пить. Папа мог напиться на детской площадке и заснуть на скамейке, когда гулял с Сашей. Однажды, когда она училась в школе, её забыли забрать после уроков. Так Саша первый раз оказалась в социальной гостинице, где встретила свой день рождения и Новый год.
Саша рассказывает, что в гостинице ей было очень плохо, там её задирали старшие дети. Но она подружилась с психологом: та печатала для девочки раскраски и болтала с ней. Однажды психолог позвала её поговорить, и девочка увидела в кабинете свою бабушку. Та сообщила Саше, что папа умер.
Через неделю мама забрала Сашу из соцгостиницы. Они жили вместе с бабушкой и дедушкой, и, казалось, всё снова стало налаживаться. Но когда Саше было 13 лет, мама заболела.
— Она часто лежала в психиатрических больницах, когда я была маленькая. И тогда случилось обострение. Она не выходила из комнаты, перестала работать. Дедушка с ней ругался, не поддерживал совсем. В один день, на Пасху, она не выдержала. Пошла и повесилась.
Потом один за другим умерли бабушка и дедушка, и в 14 лет Саша оказалась в детском доме. А через год её удочерили. Много лет Саша не знала, что случилось с папой и где он похоронен.
— Я его очень любила и скучаю. У меня не было возможности попрощаться. Один раз, когда мы были дома вдвоём, он мне что-то запретил, и я крикнула: «Я тебя ненавижу!». Это был последний раз, когда я видела его живым. Я до сих пор чувствую вину за это. Хотя это было [сказано] просто на эмоциях, — признаётся Саша.
Мы вместе съездили на могилу её папы. Он был похоронен неподалёку от мамы Хелены. Саша не плакала. Она хочет поставить на могиле памятник. Выпускной проект на фотокурсе девушка посвятила отцу, Вячеславу Григорьеву. В нём Саша написала:
«В юности он увлекался фотографией, создавал коллажи своими руками в огромном блокноте. В детстве я нашла этот блокнот, хранила до недавнего времени и решила продолжить дело отца.
Папа меня очень любил. Он делал всё для меня, всегда был рядом и никогда не давал в обиду. Он занял лишь малую часть моей жизни, но яркие воспоминания останутся навсегда.
Этот проект лишь часть моего расследования про отца, о котором я не знаю буквально ничего. Совсем недавно мы нашли его могилу, а сейчас по крупицам собираем информацию у давних знакомых. Большинство ничего не помнит, а кто-то просто не хочет говорить что-то плохое и советует не ворошить прошлое. Но даже это „что-то плохое“ для меня ценная информация. Я верю, что однажды найдётся человек, который сможет рассказать мне, чем жил мой отец, как прошла его юность, кем была его первая любовь. Человек жив, пока о нём помнят. А сильных людей помнят всегда. И пока я помню, для меня мой папа сильнее всех в мире».
